На творчество русского поэта, драматурга и переводчика Льва Александровича Мея (1822–1862) наложила сильный отпечаток его горячая любовь к русскому фольклору: поэт создал много лирических песен фольклорной окраски, а также стихотворений-баллад, где отразилась сказочная фантастика народных поверий.

       В стихах на античные темы Мей воспевает земные радости, любовь, могущество искусства, красоту жизни («Фринэ», «Галатея», «Плясунья»).

       Интерес к специфике различных национальных культур, широкая эрудиция, редкое версификационное мастерство, точное чувство слова и богатая художественная интуиция помогли Мею создать высокие образцы поэзии во многих стиховых формах: удачно имитирующие русский фольклор баллады («Хозяин», 1849; «Оборотень», 1858), былины («Песня про княгиню Ульяну Андреевну Вяземскую», 1858; «Песня про боярина Евпатия Коловрата», 1859; «Александр Невский», 1861), песни («Снаряжай скорей, матушка родимая...», «Ты – краса ли моя девичья, / Ты – коса ль моя трубчатая...», обе 1849, и др.), впечатляющие сцены из жизни Древнего Рима (поэмы «Цветы», 1854; «Кесарь Октавий Август» и «Юлия», 1861), импрессионистически выразительные и динамичные картины античного прошлого (стихотворение «Плясунья» из цикла «Фрески», 1858), величаво и сложно ритмически организованные изложения древнегреческих мифов («Галатея», 1858), стилизации восточной цветисто-назидательной поэтической речи («Подражание восточным», 1856).

       В «Еврейских песнях» (1849–60), поэтическом переложении библейской «Песни песней», любовные мотивы звучат с еще большей силой.

Мой возлюбленный, милый мой, царь мой и брат,
Приложи меня к сердцу печатью!
Не давай разрываться объятью:
Ревность жарче жжет душу, чем ад.

       По органичности усвоения образов народной поэзии Мей близок Некрасову, хотя в отличие от него Мею опять-таки остается чуждой социальная, современная сторона фольклора, а его образы, созданные на фольклорной основе, односторонни. Так, наиболее удачные женские образы этого плана замкнуты в круге любовных переживаний.

       Необычайное жанровое, стилистическое и интонационное разнообразие проявились и в исповедальной или ситуативной лирике Мея. Здесь и романтическая энергия своеобразных «песен моряка», традиционно уподобляющих человеческую жизнь морской стихии («Песня», 1841), и классическая ясность и печальная простота в духе пушкинской и лермонтовской любовной лирики («Когда ты, склонясь над роялью...», «Не знаю, отчего так грустно мне при ней?», оба 1844), и звучащий почти по-некрасовски стон угнетаемой творческой души («О Господи, пошли долготерпенье!», 1855).

       Мей вошел в русскую поэзию как тонкий лирик, виртуоз стиха и как переводчик.